В 1984 году советские ученые сделали удивительное открытие: они выяснили, что находившийся долгие годы в Третьяковской галерее портрет кисти известного художника XVIII века Дарбеса, числившийся как "портрет неизвестного старика", представляет собой портрет Леонарда Эйлера. Когда я показал уже не очень хорошо видевшему Александру Ильичу крохотный портрет в газете "Советская культура", в которой рассказывалось об этом открытии, Александр Ильич сразу сказал: "Да, ведь, это же Эйлер!" Да, это был портрет Эйлера, хорошо знакомый математикам и физикам, но совершенно неизвестный сотрудникам Третьяковской галереи (до "выдающегося" открытия!).

Когда возникла идея создать Институт теоретической физики им. Ландау, понимали, что это затея не из легких. Основная надежда возлагалась на магическое имя Л. Д. Ландау, замечательного физика, нобелевского лауреата, гордость советской науки. Однако трудности оказались непреодолимыми. Но вдруг неожиданно помогла какая-то важная чиновная дама. Институт был создан. Когда И.М. Халатников пришел поблагодарить важную даму, она спросила: "Скажите, пожалуйста, а кто он такой, этот Ландау? И из какой он страны?"

И вряд ли стоит сильно обижаться на составителей "Украинской Еврейской Энциклопедии" за то, что они забыли включить в энциклопедию Александра Ильича и Наума Ильича Ахиезеров. Узнав о своей ошибке, составители с готовностью исправили допущенную ими оплошность и заказали соответствующие статьи. Александр Ильич организовал написание статьи о Науме Ильиче, а статью о себе решил написать сам. Я записывал то, что он мне диктовал, и этот текст у меня сохранился. Слава Александра Ильича не столь велика, как у Эйлера и Ландау, или у Карузо, но его любили сотни и сотни людей, многие из них вспоминают общение с Александром Ильичем как самые светлые минуты их жизни. (Недавно в еврейской кулинарной книге я увидел рецепты салата "Троцкий" и коктейля "Эйнштейн". Я думаю, что можно только радоваться тому, что в этой книге нет рецепта рагу "Братья Ахиезеры", и что никто еще не додумался продавать коньяк "Наум и Александр". Но я видел, сколько математиков и в каком праздничном настроении отмечали столетие со дня рождения Наума Ильича Ахиезера. Не меньше физиков участвовали в конференции, посвященной девяностолетию Александра Ильича Ахиезера, выступали с научными докладами и теплыми воспоминаниями об Александре Ильиче. Сотни людей слушали лекции братьев Наума Ильича и Александра Ильича, читали и будут читать их книги и будут вспоминать братьев Ахиезеров с благодарностью и любовью, независимо от того, вышла, или выйдет когда-нибудь "Украинская Еврейская Энциклопедия".)

Говоря о своих работах, Александр Ильич продиктовал мне:

Когда Александр Ильич продиктовал: "... и более ста оригинальных статей", я изумился и сказал: "Александр Ильич, у Вас же их, по крайней мере, больше двухсот!", Александр Ильич ответил коротко: "Больше двухсот — это неприлично! Напишем — больше ста!"

Александр Ильич — мой научный руководитель

Руководить — это значит не мешать хорошим людям работать.

П. Л. Капица

"Скажите, пожалуйста, а о чем она у Вас?" — неожиданно спросил Александр Ильич, прервав на минуту оживленный разговор с Алексеем Павловичем Ключаревым. Начинался Ученый совет, на котором Александр Ильич должен был выступать одновременно в двух лицах: как мой научный руководитель и как заведующий кафедрой теоретической ядерной физики (он должен был зачитать отзыв кафедры о моей кандидатской диссертации). Я не ожидал, что интерес Александра Ильича, как научного руководителя, к моей диссертации зайдет так далеко, поэтому был приятно удивлен и рассказал Александру Ильичу, что она у меня о релятивистских волновых уравнениях, о матрицах Дирака, о группах, о спинах и поляризациях. Этого было более чем достаточно.

Совет вел Виктор Евгеньевич Иванов. Он объявил повестку дня и предоставил мне слово (всё это происходило 20 июня 1969 года). У меня не было ни одного "плаката", а такие новшества, как "прозрачки", еще не были изобретены. Единственная формула, которую я написал на доске, была следующая:

Я напомнил членам Совета о том, что пифагорейцы считали, что поскольку каждому замечательному геометрическому факту соответствует замечательный арифметический факт, то незачем изучать геометрию, достаточно заниматься изучением замечательных арифметических фактов. Я сообщил, что вся моя диссертация основана на выше приведенном замечательном арифметическом факте и что ему соответствуют различные замечательные геометрические и физические факты. Я кратко перечислил последние, и на этом мое время истекло.

Слово предоставили Александру Ильичу. Он поднялся на трибуну и провозгласил:

— Разрешите заявить, что Юра не зря упомянул пифагорейцев. Он у нас сам пифагореец!

Виктор Евгеньевич Иванов такую крамолу стерпеть не cмог. Он сказал:

— Да, пифагореец! Но без мистики и идеализма!

Александр Ильич охотно подтвердил:

— Да! Марксист-ленинист пифагореец!

Тут внимание членов Совета привлекла черная повязка, которой был перевязан левый глаз Александра Ильича. Кто-то крикнул:

— Александр Ильич, Вы что, в кино снимаетесь? У Бондарчука? Кутузова играете?

Александр Ильич ответил:

— Нет, не Кутузова, пирата играю!

Конечно же, все забыли о спинах и поляризациях и переключились на новую, куда более интересную тему. Но Виктор Евгеньевич Иванов призвал Совет к порядку и дал слово официальному оппоненту Григорию Яковлевичу Любарскому. Григорий Яковлевич тоже решил пошутить и сказал, что у него есть серьезное сомнение в том, заслуживает ли диссертация присуждения ученой степени кандидата физико-математических наук... Члены Совета замерли. Как же так? Ведь Александр Ильич — руководитель? Григорий Яковлевич выдержал паузу и продолжил, что, по его мнению, можно бы присудить и докторскую степень, так как диссертация "несомненно представляет собой чрезвычайно серьезный вклад в физику элементарных частиц". (Григорий Яковлевич писал отзыв оппонента сам, но, на всякий случай, посадил меня рядом и иногда что-нибудь спрашивал. Когда он дошел до "несомненно", "серьезный вклад", он спросил: "Скажите, пожалуйста, а правильно ли я пишу? В физику элементарных частиц, или куда-нибудь в другое место?" В то время я не понимал, насколько серьезно и добросовестно Григорий Яковлевич отнесся к своим обязанностям оппонента и насколько глубоко проник с суть диссертации.) Затем слово дали второму официальному оппоненту Евгению Васильевичу Инопину. Евгений Васильевич написал отзыв совершенно самостоятельно. Это был литературный шедевр, занимавший неполные две страницы текста. Павел Владимирович Сорокин крикнул: "Женька, ты не мог такого написать! Это тебе жена написала!" (Все знали, что жена у Евгения Васильевича — литератор.) Конечно же, отзыв был положительный, все единогласно проголосовали и на этом дело закончилось.

3 октября 1969 года я получил уведомление о том, что диссертация утверждена ВАК'ом. В этот же день я совершенно случайно узнал, что меня выбросили из очереди на квартиру. Захватив уведомление, я отправился в райисполком. Почтенного возраста унылый сотрудник райисполкома лениво стал листать невообразимых размеров тетрадь со списком стоящих в очереди, нашел меня и объяснил, что я выброшен на законных основаниях. "Вот, если бы Вы были кандидатом наук...", — сказал он. Я показал ему уведомление, и он тот час же восстановил меня в очереди. Мораль: диссертации нужно защищать, сколь это не бессмысленно и противно. И спасибо Александру Ильичу, что он заставил меня это сделать.

Я был зачислен в отдел Александра Ильича 25 декабря 1960 года. Отдел тогда назывался ТЛ-1. ТЛ-2 — это был отдел Ильи Михайловича Лифшица. Тогда тоже бывали всякие переаттестации, и на первой переаттестации, которая у нас была, единственный вопрос возник у Кирилла Дмитриевича Синельникова: «Скажите, пожалуйста, а что такое ТЛ-1?»” Это было время напряженного ядерного противостояния СССР и США, и физика активно поддерживалась государством. Мы не знали истинных причин интереса властей к физике и искренне считали, что живем в самой лучшей стране в мире и поэтому работаем в таком замечательном институте, с такой замечательной библиотекой, в которой было множество книг и постоянно обновляемых журналов. В библиотеке за одним столиком сидело по два человека, и нужно было занимать место в 8 утра, чтобы была возможность поработать. Как это не похоже на нынешнюю жизнь!

И, конечно же, самое замечательное для нас в институте — это был Александр Ильич и его семинары. Его бесконечные вопросы и комментарии, демонстрирующие безграничную широту интересов Александра Ильича, непрерывные остроты, превращали каждый семинар в театр одного актера, где главным действующим лицом был не докладчик, а, конечно же, Александр Ильич. Сколько поучительных историй услышали мы от него на этих семинарах! Это были блестящие уроки не только настоящей физики, но и жизни. Например, всем хорошо запомнилась история о Якове Ильиче Френкеле, часто забегавшим по нужде в туалет неподалеку от Красной площади. Яков Ильич со временем стал хорошим знакомым женщины, которая за 10 копеек выдавала туалетную бумагу посетителям заведения. Потом женщина, которую звали Марья Петровна, куда-то пропала, на ее месте появилась другая женщина. И вот как-то, во время очередной командировки в Москву, Яков Ильич оказался на окраине Москвы и, забежав в подвернувшийся туалет, увидел Марью Петровну.

— Марья Петровна, здравствуйте! Как поживаете? И почему Вы здесь?

— Интриги, мой дорогой! Интриги!

А разве можно забыть то, как Кирилл Дмитриевич Синельников убеждал Антона Карловича Вальтера в том, что существуют вопросы, на которые нельзя ответить ни "да", ни "нет": "Антон Карлович! Вы перестали воровать книги из библиотеки?"

Запомнились истории о том, как товарищ Сталин учил физиков вежливости [1], как товарищ Сталин спас теорию относительности [2], истории о высочайших указах императора Николая I: отныне считать такую-то и такую-то девицей (на бедной девушке никто не хотел жениться, потому что "не девица"), или отныне именовать Семиопова Пятиоповым (несчастный Семиопов подал на высочайшее имя прошение с нижайшей просьбой изменить ему фамилию), или история об одном кавказском наркоме, который писал сам себе заявление с просьбой «Выдат адын пара батынка и адын брука» и сам же наложил резолюцию «Брука — выдат, батынка — атказат!»

А разве не достойна внимания история "о моральном облике аспирантов Ахиезера". Один из любимых учеников Александра Ильича, будучи аспирантом, однажды пришел домой в общежитие на улице Артема и, по причине присущей ему рассеянности и некоторой нетвердости в ногах, попытался войти не в свою комнату, а в зеркально симметричную, в которой жил преподаватель марксизма-ленинизма с женой. За этим занятием и застал его вышеназванный преподаватель, который на следующий день подал заявление в партком университета о моральном разложении аспирантов Ахиезера. Партком, на который вызвали преступного аспиранта и самого Александра Ильича, был настроен серьезно и решительно. Должно было последовать грозное наказание, адекватное преступлению. И вот в самый разгар страстей ректор университета Иван Николаевич Буланкин подошел к преподавателю марксизма-ленинизма и положил ему руку на плечо. «Послушай», — по-отечески сказал Иван Николаевич, — «От твоей жены не убудет!» Все рассмеялись, обстановка разрядилась и всё обошлось.

Однажды на семинаре выступал мой однокурсник, приехавший из Дубны. Ему задавали много, как мне казалось, каверзных вопросов. После семинара я хотел извиниться перед ним за то, что его немного потрепали слишком любознательные участники семинара. Но не успел. «Ты знаешь, я тебе так завидую. Такого благожелательного отношения к себе я еще не разу не испытывал», — сказал мне мой однокурсник. Многие могли бы позавидовать возможности непрерывно посещать семинары Александра Ильича и делать на них доклады. Мне посчастливилось делать это более 30 лет. Жаль, что это уже никогда не повторится.

Александр Ильич был знаком и встречался с очень многими выдающимися личностями и щедро делился своими впечатлениями. Но и люди прошлого, такие, как Галилей, Ньютон, Максвелл, Планк и другие, были близки Александру Ильичу, и он живо интересовался не только их работами, но и, часто печальными, подробностями их жизни. Я помню, как сокрушался Александр Ильич по поводу тяжелых испытаний, выпавших на долю Макса Планка. Почему-то при редактировании в издательстве книги "От квантов света до цветных кварков", которую я писал с Александром Ильичем, были выпущены следующие слова:

Я привел эти слова не только для того, чтобы исправить произвол, допущенный редакцией, но и как свидетельство того, что для Александра Ильича история науки была не только историей идей, но и, может быть, даже в первую очередь, историей людей, создававших эти идеи.

Александр Ильич любил делиться тем, что он знал. Он любил писать книги, над которыми всегда работал долго и тщательно. Помогать Александру Ильичу в его работе над книгами было всегда интересно и поучительно. И в то же время зачастую это было довольно изнурительное занятие, от которого хотелось поскорее избавиться. Дело в том, что Александр Ильич очень любил работать над словом. Стремясь к совершенству, Александр Ильич обычно изводил себя, своих соавторов и помощников, помногу раз переписывая один и тот же текст. Один раз Илья (Илья Александрович) во время работы над книгой "Электромагнетизм и электромагнитные волны", не сдержался и сказал Александру Ильичу в моем присутствии: "Мне это надоело. Я не переписчик, и ты не Лев Толстой. Сколько же можно переписывать одно и то же?" Александр Ильич очень рассердился на Илью. Я же хорошо понимал Илью, потому что, по просьбе Александра Ильича, помогал ему писать одну главу этой же книги и все время занимался непрерывным переписыванием. Я тоже едва сдерживался от того, чтобы не высказаться по этому поводу. Останавливало меня только то, что глава была всего одна и конец был уже близок.

Но вернусь к началу моего общения с Александром Ильичем. Через полгода после того, как я был зачислен в институт, у меня уже сложилось ощущение, что я знаю Александра Ильича уже целую вечность, и вот летом 1961 года, когда я шел с Александром Ильичем по нынешней улице Петровского, Александр Ильич сообщил мне, что, когда он рассказал Льву Давидовичу Ландау о том, что у него в отделе появился человек (имея в виду меня), занимающийся релятивистскими волновыми уравнениями, Ландау обругал его за то, что он позволяет молодым людям заниматься такой чепухой, и сказал, что после работ Гельфанда и Наймарка в этой области уже нечего делать. Александр Ильич никаких выводов из этих слов Ландау не сделал, а через полгода Ландау разбился в автокатастрофе и ругать Александра Ильича уже было некому. (Александр Ильич вместо слова "работать" употреблял слово "заниматься". Когда у меня родился сын, Александр Ильич поздравил меня и грустно сказал: "Вот увидите, теперь Вы совсем заниматься перестанете.") Со временем, под нажимом Александра Ильича я опубликовал нужное для защиты количество работ, и, после моего упорного сопротивления, к лету 1968 года Александр Ильич добился, наконец, чтобы я оформил диссертацию. (Мне удалось продержаться, не оформляя диссертацию, довольно долго, только потому что передо мной на очереди был человек, заставить которого написать диссертацию было почти невозможно. Это был Стасик (Станислав Яковлевич) Гузенко. Александр Ильич шел на всевозможные хитрости. Однажды при мне Александр Ильич позвонил в комнату, в которой сидел Стасик, позвал его к телефону и спросил: «Станислав, тут по телевизору передали, что в Индии начался период дождей. Не могли бы Вы рассказать, что по поводу периода дождей думал Будда?» Узнав все, что думал Будда по поводу периода дождей, Александр Ильич напомнил Стасику, что нужно писать диссертацию.)

В сентябре 1968 года я принес Александру Ильичу страниц 300, отпечатанных за лето на машинке. «Хватит! Хватит!», — закричал Александр Ильич, увидев такую груду бумаги, и на этом моя работа над диссертацией и ее обсуждение с Александром Ильичем были закончены. Александр Ильич сделал все, что требуется от научного руководителя: он настоял на том, чтобы я напечатал статьи и написал диссертацию, нашел оппонентов, договорился о защите в Совете. Александра Ильича не очень интересовали содержащиеся в моей диссертации 1001-й способ вывода уравнений Максвелла, или 102-й способ вывода уравнений, описывающих гравитационные волны, или усовершенствование вычислений вероятностей процессов с участием поляризованных частиц. Но он всегда предоставлял мне свободу заниматься тем, что меня интересует, и я благодарен ему за это. И еще я бесконечно благодарен Александру Ильичу за то, что, по его инициативе, я, практически сразу же после окончания университета, стал преподавать и преподаю до сих пор, вот уже больше 40 лет. Благодаря этому, у меня появилось много друзей, и они появляются до сих пор.