Предложение Н.Ф. Шульги и С.В. Пелетминского написать о моих встречах с Александром Ильичом Ахиезером, или АИ, как он был известен всем, кто хотя бы немного слышал о нем, заставила меня задуматься. Было ли что-нибудь в них такое, что могло бы составить неличный интерес, а главное — имею ли я право, не будучи ни учеником, ни сотрудником АИ да и общаясь с ним, прямо скажу, весьма редко, писать о нем и, что неизбежно, о себе. Пришлось даже перелистать опубликованные воспоминания о таких корифеях теоретической физики, как учитель АИ Лев Давидович Ландау, Илья Михайлович Лифшиц и Игорь Евгеньевич Тамм. Из них — воспоминаний — я убедился, что в ряде случаев о каких-то отдельных фактах из жизни этих выдающихся людей, либо о впечатлениях от встреч с ними можно узнать только от участников или свидетелей и, конечно, совсем не обязательно, чтобы они принадлежали к ближайшему кругу того, о ком вспоминают. С другой стороны, не уверен, но надеюсь, что любые свидетельства о таких интеллектуальных гигантах, а иначе я Александра Ильича не воспринимаю, и считаю, что он из того же (в крайнем случае, очень близкого) ряда, могут сказаться штрихами, без которых его портрет не будет полным.

Александр Ильич Ахиезер — сейчас я не могу припомнить, когда впервые услышал это имя, но, с большой долей вероятности, это было в студенческие (конец 60-х) годы, когда на кафедре теоретической физики КГУ им. Т.Г. Шевченко, где я учился, стал читаться курс "Квантовая электродинамика". Возможно, стыдно признаться, но я с трудом мог бы установить, кто и как читал этот предмет, однако то, что основным учебником была замечательная книга А.И. Ахиезера и В.Б. Берестепкого с тем же названием "Квантовая злектродинамика", мне и вспоминать не надо. С тех пор эта книга находится среди тех, вообще говоря, не слишком многих, которыми для консультаций и справок я так или иначе пользуюсь до сих пор. Тем самым, мог бы, в известной степени, отнести себя к тому огромному числу людей, на формирование которых АИ оказал определенное влияние.

Разумеется, студент, изучающий известную и достаточно сложную монографию, не думает об авторе (авторах) как о реальном человеке, являющемся фактически его современником и живущем, если не рядом, то не далеко. Осознание этого хоть в какой-то мере произошло несколько позже, когда я стал аспирантом киевского Института теоретической физики (ныне — им. Н.Н.Боголюбова) НАН Украины. На рубеже 60-70-х годов он, как известно, только создавался, и его руководство в лице Н.Н. Боголюбова и В.П. Шелеста решило пригласить в качестве заведующих научными отделами наиболее известных теоретиков Украины — А.И. Ахиезера, А.С. Давыдова, О.С. Парасюка, а также России — А.Н. Тавхелидзе, А.З. Петрова. Вот тогда я понял, что АИ, человек — не легенда и не неизвестный мне автор книги, а вполне реальная фигура. При этом отдел (кажется, статистической физики) в ИТФ существовал, в штатном расписании института АИ значился его заведующим, но сам нигде не проявлялся. Я даже не могу сказать, когда и как такое положение прекратилось, но в разговорах я несколько раз слышал, что АИ поставил несколько условий своего переезда в Киев, выполнить которые в полном объеме не удалось. Результат известен: харьковская физика не потеряла, а киевская не приобрела классика науки, которым АИ стал уже при жизни.

При всей отмеченной неопределенности могу с точностью до часа назвать время, когда я впервые увидел Александра Ильича. Эту дату — 25 октября 1973 года — мне вспомнить нетрудно, ибо в этот день (в 15:00) сотрудник ИТФ и мой старший коллега Э.Г. Петров защищал в киевском Институте физики докторскую диссертацию, среди оппонентов которой был и АИ. Выступления других оппонентов, а это были В.Г. Барьяхтар и А.Ф. Лубченко, в памяти не сохранились, наверное, оттого, что они говорили о самой защищаемой работе. АИ же, что я много раз наблюдал и позже, в исключительно раскованной и свободной манере эмоционально говорил о физике (в данном конкретном случае — магнетизме), ее развитии, людях и даже их взаимоотношениях. При этом сама диссертация, ее содержание и результаты служили лишь фоном, на котором строился рассказ, включающий и завязку, и интригу, и необязательные, но уместные "лирические отступления". Но самое существенное — присутствовала личность рассказчика, для которого это, безусловно, импровизированное в значительной степени выступление естественно и органично. К тому времени я неоднократно присутствовал на блестящих и во многом поучительных выступлениях А.С. Давыдова, С.И. Пекара, А.Ф. Прихотько, но ничего похожего по форме на выступление АИ не слышал. Думаю, что и научиться этому невозможно, поскольку подобное публичное поведение есть один из способов самовыражения. Запомнившейся деталью, сопровождавшей это (как, впрочем, и другие) выступления АИ, была постоянная смена очков. Когда АИ испытывал потребность заглянуть в отзыв, он брал другие очки. Однако, мне кажется, ничего не читал, продолжая свою речь, и снова надевал прежние. Такая "перестановка" повторялась многократно и, на мой взгляд, давала АИ возможность лишь на мгновение остановиться, чтобы перевести дух.

В этот же день мне поручили помочь АИ добраться к месту проведения банкета, и в машине, где мы сказались вдвоем, он продолжал свой, мне казавшийся тем же, рассказ (а делать это он умел и, очевидно, любил) о физиках, главным образом Л.Д. Ландау, о котором я уже тогда, за 30-40 мин., узнал много широко не известного и о чем впоследствии мне рассказывали и другие его ученики. Интересно, что мне практически не надо было задавать вопросы. Как бы предугадывая их и мой интерес, АИ делился своими размышлениями об этом крупнейшем ученом и необычном человеке, не упуская возможности в чем-то критиковать его за какие-то не очень удачные действия либо оказавшиеся впоследствии неточными, утверждения или прогнозы относительно перспектив тех или иных конкретных физических исследований, но все это с глубоким почтением и любовью. В частности, меня поразил его ответ на мой вопрос, а были ли у Ландау ошибки, подразумевавший, конечно, науку. Но АИ с присущей ему открытостью заявил, что Ландау порою вел себя, как дурак (его слова), усложняя жизнь и себе и другим, и добавил, что, к сожалению, при всей своей гениальности Ландау нельзя было назвать мудрым.

— А кто мудрый? — спросил я.

— Я знаю только двух — Н.Н. Боголюбова и Б.Е. Патона, — услышал я в ответ.

Мне трудно сказать, насколько это мнение АИ инвариантно во времени и не появились ли позже дополнения, но я его слова запомнил навсегда, хотя по понятным причинам никаких разъясняющих вопросов не задал. К слову, тогда же я услышал ставшую легендарно-нарицательной фразу Ландау, что "Гольштейн — это не Эйнштейн ..." Сам же АИ к концу жизни, несомненно, стал мудрецом.

Возможно, истории, рассказанные АИ молодому и фактически неизвестному ему человеку, были не более, чем, как говорил тот же Ландау, "пластинка", уже много раз проигранная. Но для меня все это было вновь и, более того, интересно и поучительно. Не говоря уже о том, что беседа с АИ и tet-a-tet и сообщаемые им факты создавали лестную иллюзию приближения к небожителям теоретической физики. Добавлю, конечно, что мораль, которую я вынес из того "спича" АИ, что ни в жизни, ни в науке кумиры не нужны…

В дальнейшем я видел АИ не часто, но сравнительно регулярно. В основном, это были различные семинары, реже конференции либо сессии ОФА НАН Украины, где я на протяжении 10-15 лет имел удовольствие слушать научную полемику либо комментарии и наблюдать поведение таких разных теоретиков, как А.И. Ахиезер, А.С. Давыдов и С.И. Пекар. АИ от двух последних отличался тем, что мог сделать замечания к любому докладу, хотя в умении вести спор, наверное, уступал А.С. Давыдову, для которого было важно не только что-то заметить, но и быть уверенным, что его точка зрения (и только она) единственно правильна. Александр Ильич мог быть мягче, даже несколько ироничнее, говоря, например, что хотя Александр Сергеевич имеет однозначное мнение, но можно привести и другие варианты. При этом, мне кажется, не стремился сказать последнее слово, не бился, как говорится, до конца.

Уже стало общим местом упоминать, что время теоретиков, знавших физику целиком, а не какие-то ее разделы, ушло. Трудно сказать определенно, ушло или нет, но АИ, без всякого преувеличения, можно отнести к их числу. Скажу больше — он не только знал всю физику, он физически ощущал ее единство. Можно еще добавить, что не хуже физики он знал ее творцов, глубоко понимал их, часто капризные, характеры, да и психологию творчества в целом. И вообще, история физических исследований, которую он искренне чтил, была для него неотделима от людей, их проводивших. Бесконечно долго и в то же время бесконечно интересно он мог рассказывать кто, как и почему додумался до чего-то, до того неизвестного, кто помогал и кто препятствовал продвижению идеи "в свет" или почему она (временно или окончательно) осталась непризнанной. Его высказывания были в меру дипломатичны, при необходимости определенны, но никогда обидны, т.к. людей он, несомненно, уважал. Иногда героями повествования становились он сам либо кто-то из его бесчисленных учеников, которых он просто обожал, всячески опекал и помогал им по жизни. Называя имена Витя, Сережа, Алеша, Костя, Петя, он проявлял видимое удовольствие, а об их достижениях рассказывал, как о своих собственных. И я, общаясь с В.Г Барьяхтаром, С.В. Пелетминским, А.Г Ситенко, К.Н. Степановым, П.И. Фоминым и некоторыми другими, могу засвидетельствовать, что они отвечали ему тем же, испытывая огромное уважение и любовь к Учителю. Однако его недавняя кончина (в мае 2000 г.) была потерей не только для них, а и для всех, кому выпало счастье хоть изредка общаться с Александром Ильичем, видеть и ощущать необыкновенную свободу мыслей, которую он демонстрировал. Нет, это не была демонстрация, просто он жил в безграничном пространстве науки, легко и естественно перемещаясь по нему.

В последние 5-7 лет, когда он фактически уже работал только дома, мне посчастливилось несколько раз навещать его на ул. Чайковского и вести научные беседы, если так можно выразиться, как коллега — один на один, хотя я всегда понимал (и понимаю) "gар" между нами. Теперь уже мне приходилось отвечать на вопросы, рассказывать о новостях. Так, думаю, от меня он узнал о фуллерене и фуллерите, спинонах и холонах в высоко температурных сверхпроводниках, колоссальном магнитосопротивлении манганитов. Его интерес к соответствующим объектам и явлениям был конкретен, а цепкость, с которой он ждал пояснений, пока они не удовлетворяли его, была поразительной. И это было время, когда он не мог увидеть что-либо написанное или нарисованное, воспринимая все на слух. Удивление от этого невероятного интереса только возрастало, поскольку он, бывало, доходил до уровня вашего понимания обсуждаемого вопроса уже в процессе разговора, хотя зачастую ему приходилось мириться с тем, что на многие его вопросы ответы просто отсутствуют. Другими словами, он формулировал задачи, которые было бы интересно и, точнее говоря, необходимо исследовать. Благодаря аналогиям, которые АИ неизменно блистательно находил в других областях физики, такая беседа становилась полезной и для "источника" новой информации. Он уставал от таких бесед, но усталость его определялась, скорее, Зоей Александровной, его дочерью, время от времени заходившей в комнату и красноречиво показывавшей посетителю на часы, чем им самим.

Помню, как он увлеченно рассказывал о разрабатываемых им и С.В. Пелетминским идеях о кинетическом уравнении для звездного вещества и галактик, опирающемся на подобие этих систем кулоновскому газу. В другой раз он поставил меня в тупик, спросив о моем отношении к Богу, религии и их взаимоотношении с наукой. Он говорил о глубине и нетривиальности этого вопроса, я же не мог произнести ничего, ибо как вульгарный атеист я тогда считал, что проблема давно "решена и снята с повестки дня", что, мягко говоря, далеко не совсем так. Через какое-то время его неординарные соображения на эту тему нашли отражение в статье, опубликованной в журнале "Вестник НАН Украины" в 1999 г.

Прочитав написанное, я усомнился, а тот ли это материал (кстати, одно из любимых словечек АИ), который заинтересует читателя. Были встречи, научные и ненаучные разговоры, но ввиду отношения к ним как рядовым и малозначащим для истории трудно привести их конкретные примеры, чем, собственно, и интересны воспоминания. Однако хочется отдать дань этому удивительному человеку, который, в хорошем состоянии или не очень, всегда производил впечатление, оказывал влияние, учил и учился до глубокой старости, проявляя свой интеллект и, зачастую, парадоксальное, неожиданное мышление. Его реакция всегда была мгновенной и адекватной обсуждаемому вопросу. Удивительно было наблюдать, как, говоря о чем-то, он успевал буквально хватать трубку всегда стоявшего под рукой телефона и безынерционно переключаться на разговор о другом, а закончив, столь же быстро вернуться к прерванному. АИ всегда вел беседу непосредственно и "на равных", но зная его истинный "статистический вес" (чтобы не говорить величие), я, к сожалению, практически всегда испытывал небольшой мандраж и, будучи, тем самым, несколько стесненным, вряд ли мог доставить ему удовольствие, равновеликое своему.

Александр Ильич прожил яркую и, можно сказать, долгую жизнь. Но, увы, из-за известных "особенностей" времени, пришедшегося на его активную деятельность, он был почти полностью лишен личных научных контактов с зарубежными коллегами. Тем приятнее было узнать из газеты "Зеркало недели", что он был и остается среди наиболее цитируемых ученых Украины с цитат-индексом ≈ 300 ссылок/год. Это значит, что ежедневно его имя можно найти в той или иной появляющейся работе. Можно быть уверенным, что эта цифра еще долго останется на том же уровне. Этому должно способствовать и присвоение харьковскому Институту теоретической физики, почти целиком состоящему из прямых и "внучатых" учеников АИ, имени А.И. Ахиезера. Безусловно, АИ такое, еще одно именное, признание заслужил. Я же рад, что этой заметкой могу высказать слова восхищения и благодарности этому выдающемуся физику-теоретику и обаятельному человеку.

Р.S. Не могу не извиниться перед памятью АИ за то, что Национальный технический университет Украины "КПИ" не присвоил ему звание "почетного профессора КПИ", одним из необходимых (но не достаточных) условий чего есть требование быть выпускником этого вуза. В.Г. Барьяхтар и я выступили с прошением об этом, но так сложилось, что в первом голосовании (осенью 1999 г.) его кандидатура не набрала необходимого числа голосов. Ученые-инженеры, к сожалению, не сумели оценить по достоинству достижения ученого-физика (и к тому же теоретика), в чем я усматриваю и свою непосредственную вину, так как не убедил членов Ученого совета НТУУ в том, кто такой "неизвестный" им АИ в действительности. Вторично вопрос должен был рассматриваться осенью 2000 г. ...